Том 23. Письма 1892-1894 - Страница 34

Желаю Вам всего хорошего.

Ваш А. Чехов

Меньшикову М. О., 12 октября 1892

1220. М. О. МЕНЬШИКОВУ

12 октября 1892 г. Мелихово.

12 окт. Ст. Лопасня.

Уважаемый Михаил Осипович, сейчас я прочитал Вашу статью «О чтении» и вспомнил, что я до сих пор не отвечал на Ваше последнее письмо. Простите за невежество. Трудно отвечать, когда не знаешь, что ответить. Вы спрашиваете меня, скоро ли я пришлю в «Неделю» рассказ или повесть подлиннее; у меня нет наготове ни повести, ни рассказа, так как я завален работой по уши, но все-таки мне не хочется отвечать Вам «нет» или «нескоро»… Позвольте мне ответить Вам уклончиво, на манер девицы, которая почему-либо не может ответить «да», хотя и жаждет этого всею душой. Если в начале ноября ничего не пришлю Вам, то постараюсь прислать в декабре.

Ваша статья интересна, умна и убедительна. Если бы я издавал журнал, то непременно пригласил бы Вас в сотрудники и был бы огорчен, если бы Вы отказали мне. В статье есть пропуск — Вы уделили очень мало места природе языка. Вашему читателю ведь важно знать, почему дикарь или сумасшедший употребляет только сотню-другую слов, в то время как в распоряжении Шекспира их были десятки тысяч. В этой области у Вас есть кое-какие неясности. Так Вы пишете (стр. 155), что каков язык, такова и степень культурной высоты народа. Выходит так, как будто, чем богаче язык, тем выше культура. А по-моему, наоборот — чем выше культура, тем богаче язык. Количество слов и их сочетаний находится в самой прямой зависимости от суммы впечатлений и представлений; без последних не может быть ни понятий, ни определений, а стало быть, и поводов к обогащению языка. Далее, на той же странице два пункта, которые благодаря неполноте истолкуются, пожалуй, не так, как Вы хотите: во-первых, неразвитые мужики и дикари могут обладать богатым и утонченным языком — значит, богатство языка и неразвитие могут уживаться в одной шкуре? и во-вторых, не совсем ясно, что значит «портится язык»? Понимать ли под этим его вырождение, или что другое? Ведь случается, что он не только портится, но даже исчезает. Если богатый великорусский язык в борьбе за существование сотрет с лица земли бурятский или чухонский язык, то будет ли это порча последних? Сильный пожирает слабого, и если фабричный и казарменный языки начинают кое-где брать верх, то не они в этом виноваты, а естественный порядок вещей.

Не знаю, ясно ли я выражаюсь. Извините, захотелось покритиковать. На остальных страницах всё обстоит благополучно, и я согласен с Вами по всем пунктам. И взгляд Ваш на школьное дело не кажется мне утопическим.

Благодарю за адрес Ивана Леонтьевича. Желаю всего хорошего.

Искренно Вас уважающий

А. Чехов.

Лазареву (Грузинскому) А. С., 15 октября 1892

1221. А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)

15 октября 1892 г. Москва.

Здравствуйте, Александр Семенович! Остановился я у чёрта на куличках — Новая Басманная, Петровско-Басманное училище. Приехал я по весьма важным и спешным делам и 17-го уеду опять. Нужно спешить, так как дома около меня холера. Приеду еще через 1–1½ недели. Не повидаться ли нам? Мне известно, что завтра к 12 дня меня дома не будет, а остальное мне неизвестно. Я соскучился по Вас и по Николае Михайловиче. Где он? Что он? Пользуюсь тем, что сожитель наш Юс Малый посылает Вам свой рассказ, и вкладываю это письмо в его пакет — способ избавить себя от 5-коп. марки. Завтра в 12 я в «Слав<янском> базаре» завтракаю с Лавровым и Гольцевым. Весьма вероятно, что к 3–4 часам или к 5 буду дома. Поехал бы к Вам, но, честное слово, занят по горло.

Ваш А. Чехов.

Суворину А. С., 18 октября 1892

1222. А. С. СУВОРИНУ

18 октября 1892 г. Мелихово.

18 октяб.

Издавать в Париже «Новое время» — это идея роскошная, и, конечно, жаль, что, вернувшись домой, Вы охладели к ней. Финансовые соображения великая штука, но мне кажется, что не во всех случаях жизни следует ставить их на первое место. Влюбленный должен любить, охотник стрелять, а журналист писать и издавать независимо от того, сколько стоит дом и его ремонт.

Пьеса Сумбатова имела в Москве солидный успех и была даже напечатана в одном из изданий Общества любителей словесности. Написал князь свою «хронику», потому что не знает истории; вот почему она понравилась Москве и почему ее напечатало университетское Общество — сие необъяснимо. Вы очень сердито обошлись с хроникой, и мне, признаться, немножко жаль князя. Пьеса скверная, но ведь если бы Сумбатову не говорили умные и ученые люди, что она великолепная, то он не поставил бы ее. Я помню, с какою робостью он писал ее и потом как высоко задрал свой кавказский нос, когда исторические и литературные авторитеты признали в ней перл. Недавно со мною была такая история. Приходит ко мне некий Шуф, юноша, с толстой тетрадищей и слезно просит прочитать его поэму в стихах, кажется «Баклан», и сказать о ней свое мнение. Говорит, что читал профессорам словесникам и те будто очень хвалили. Читаю — и о неба херувимы! Дрянь ужасная и притом всплошь глупая. Приходит автор за ответом, и я по совести говорю ему свое мнение и советую длинных поэм не писать. И что же Вы думаете? Через месяц эта поэма появляется в «Вестнике Европы». Я остался в дураках, но не в этом беда. Беда в том, что после профессорских похвал и «Вестника Европы» юноша по слабости человеческой во всякой критике будет теперь видеть посягательство на свой гений. Жаль, что у Вас нет досуга взять одну из последних книжек «Вестника Европы», кажется, июльскую, и прочесть там поэму Шуфа. Вы бы прочли и сказали мне: если бы Шуф переделал свою поэму в пьесу и поставил ее на сцене, то один ли он был бы виноват в этом?